Н. Д.: Очень они нас ублажали, и я был этим просто потрясен.

О. С.: А какие впечатления от самого полета?

Н. Д.: Я очень люблю летать на самолете и ужасно люблю наблюдать, как постепенно уходит земля и начинается небо, облака, потом уже неземная ясность неба выше облаков, когда в окно ничего не видно, кроме яркого синего неба и солнца. Все это я очень люблю, но это я и раньше много раз испытывал, так как летал и в Казахстан, и на Кавказ. И в этом самолете для меня было интересно то, что происходило внутри самолета. И время полета прошло быстро, и вот мы уже выходим, и нас встречают наши друзья, парижские и московские, и мы йоехали на квартиру к московскому корреспонденту нашего журнала Игорю Егорову, который очень о нас там заботился.

В первый вечер я ничего не видел. В сущности, мы приехали и стали размещаться в квартире. Парижская жизнь началась на следующий день. Папа утром меня поднял и мы пошли на улицу. И первое, что я увидел на улице, это была Эйфелева башня, так как Егоровы жили рядом с ней. Мы дошли до нее, посмотрели Марсово поле, перешли на другой берег Сены, ходили вокруг Трокадеро, и мы долго шли по берегу Сены и потом вернулись домой на метро. Так я впервые увидел кусочек Парижа. Впечатление у меня было не какое-то потрясающее, я просто почувствовал, что все здесь мне будет приятно, хорошо...

Отец успокаивает вскакивающего Николая и спрашивает, что случилось.

Н. Д.: Я волнуюсь, потому что не уверен, попаду ли я еще туда, и ужасно я переживаю эту проблему.

О. С.: В чем было отличие этого первого впечатления от того, к чему ты привык в Москве?

Н. Д.: Москва и Париж ужасно для меня разные были, трудно сравнивать. Прежде всего, когда куда-то уезжаешь, это всегда... поэтому состояние другое. Я говорил, как в Париже я в первое же утро понял: будет хорошо, не в сравнении с Москвой. Я просто понял, что все здесь мне соответствует, успокаивает и радует.

Ужасно я поэтому, наверное, и волнуюсь, что не могу примириться с перспективой, что это было один раз и не повторится больше.