Е.М.: Бывает полезно ввести его именно в возрастную роль — старичка, старушки, какого-то существа, мудрого и не очень вовлеченного.

Е.Л.: Для себя я называю таких персонажей фигурами экспертов. Причем всякие бабушки и дедушки здесь не очень полезны: если человек, то лучше посторонний, или сам протагонист в возрастной или профессиональной роли. В качестве экспертов могут выступать люди, которые славятся своей объективностью и невовлеченностью, например, знаменитые врачи, философы, педагоги (скажем, Песталоцци), а также архетипические образы внешнего мира, например, вековой Лес, Гора.

Итак, все мои интервенции были направлены на то, чтобы максимально дистанцировать взгляд Марины на ситуацию — ее взгляд со стороны — от привычного ей паттерна восприятия своих отношений с мамой.

Е.М.: И что же видит Марина в зеркальной позиции, сидя как коллега, рядом с директором? Она говорит, что здесь нет безусловной любви, нет безусловного принятия. Может быть, в клиентской группе протагонист, не владеющий этим словарем, сказал бы что-то немножко другое, но смысл, наверное, был бы тот же. Было бы сказано про то, что было “холодно”, “это неправда”, “она на самом деле так не чувствует”, “это формально, ей не до ребенка”, “маме некогда”. Тут наступает, на мой взгляд, самый рискованный момент драмы. До этого было более или менее ясно, куда направлена работа, понятно, что будет то, за чем туда отправились. А сейчас возникает вопрос о том, у кого же можно было получить это самое безусловное принятие, безусловную любовь. Ведь не исключено, что в реальной жизни человека такого и не было. Хотя я бы сказала, что конкретно эта работа (просто потому, что такова Марина как протагонист) все-таки показывала, что какие-то другие ресурсные влияния, о которых я ничего не знала, будучи гостем группы, все же были. Но я вижу, что дефицитарность отношения со стороны матери — это не все, что-то еще было. Марина знает, чего ей не хватает.

Е.Л.: Иначе она бы так легко не сказала в “зеркале” про безусловную любовь.